LigaPetHelp

Сценарий сериала (синопсис и две пилотных серии).

Синопсис
«Звериный ангел» - так называется ветеринарная клиника, где работают герои сценария.
Основу истории составляют ситуации, с которыми они ежедневно сталкиваются на работе, занимаясь лечением животных – смешные, грустные и нелепые, предсказуемые и невероятные. (Основной принцип эпизодов, где требуется участие животных - они не выполняют в кадре действий, требующих специальной дрессировки). Клиника находится в спальном районе, работает круглосуточно: среди тех, кто обращается за помощью, люди принадлежащие к разным социальным слоям. Можно сказать, это срез сегодняшнего общества в миниатюре, где отношение к животным, колеблющееся в диапазоне от равнодушного-жестокого до истерично-экзальтированного, становится индикатором человечности.
... Гламурная барышня приходит с чихуахуа, отравившимся антидепрессантами.
... Старенький ВОХРовец отдает на усыпление собаку, которая «отработала свое».
... Кот, принесенный на кастрацию, оказывается кошечкой.
...
Взаимоотношения врачей и хозяев животных, сотрудников клиники, жизнь за ее пределами составляют единую историю, в которой четвероногие и их судьбы становятся поводом для размышления над проблемами двуногих.

В баснословные 90-е клинику основал Герман Алексеевич Цыбульский, ныне главный ее врач и один из самых известных в городе специалистов. За пятьдесят. Загадочен, немногословен, демонстративно суховат, подтянут. При взгляде на него вспоминаются профессора «старой школы» и портреты из школьных учебников. Очень редко просыпается в нем дворово-шпанское прошлое, и лишь немногие друзья юности позволяют себе называть его Цыбой. Преподает в институте, поэтому в клинике регулярно появляются его студенты-практиканты. Живет с матушкой, бывшей школьной учительницей, не теряющей надежды увидеть свадьбу сына и пестовать внуков. Поэтому время от времени в жизни Германа Алексеича появляются особы женского рода, которые подвергаются тщательной проверке на соответствие высокого звания будущей супруги и продолжательницы рода. К сожалению, проверку за последние десять лет не прошел никто, но Герман Алексеич и его почтенная матушка не теряют надежды. У него есть страшная тайна: Герман Алексеич боится собак, но еще больше боится, что об этом кто-нибудь узнает.
Света Цветкова, врач-терапевт, пришла в клинику после института и работает здесь уже три года. Помимо работы, занимается спасением-пристройством бездомных животных, не столько по собственному желанию, сколько по неумению говорить «нет». Не замужем. Снимает комнату в большой квартире у старичка, «обломка Серебряного Века», на условиях - «уход и завещание жилья». Иногда ей удается уговорить старичка на то, чтобы в большой квартире временно поселилась еще одна собака или кошка.
У Светы большая семья. Мама – бывшая театральная актриса в летах, разочарованная в жизни вообще и детях в частности, преподает актерское мастерство абитуриентам. Бабушка, всю жизнь проработавшая театральной билетершей. Брат, «свободный художник», не осиливший третьего курса художественного училища и регулярно влипающий в ситуации, для разрешения которых от семьи требуются серьезные денежные вливания. Отец, живущий отдельно, - новая семья, свое дело. Бессменным буфером между всеми семейными микро-группировками и служит Света. С первого курса влюблена в коллегу, Игоря Князева, когда-то «почти взаимно», теперь – уже безнадежно. В лучших романтических традициях делает вид, что он глубоко ей безразличен, старательно и небезуспешно ищет другие варианты.
Игорь Князев, хирург, однокурсник Цветковой. Разрывается между мечтами уйти в науку и жизненными реалиями: семья, маленький ребенок, ипотека etc. Вынужден зарабатывать деньги всеми доступными способами, хотя это ему глубоко противно. Умный, злой, ироничный, любитель черного юмора.
Работа для него в первую очередь - легальный и поощряемый способ как можно реже бывать дома.

=========================================
Девушка с бубном

Первая серия

Питерское предновогоднее утро без хрестоматийных снежинок. Ледяная морось, гололед, лужи, заспанные лица прохожих.
Новостройки. Бесконечные проспекты с незапоминающимися названиями, ряды облупившихся «кораблей». Между домами – рекламные щиты с пальмами, белоснежными улыбками и безумными слоганами. В оплывающих сугробах – елки, на которых покачиваются краснощекие Деды–Морозы, шарики и гирлянды.
Перепрыгивая лужи, спешит по улице Света Цветкова, прижимая к уху мобильник.
– ... да, мама, я надела шапочку! не красненькую, а серенькую... почему страшненькую, нет, которая из пуделиной шерсти, мне связали... мама, она не воняет псиной! А–а–а–а, я помню ту красненькую шапочку, да. Это было во втором классе... да, мама, это очень хорошо, что ты ее бережешь, это правильно... да, я поняла твой намек, да... я согласна, мама! обязательно внучку... да, конечно, сначала замуж, а как же иначе... да, еще год прошел, мы не молодеем... ну почему ты сразу так... я не издеваюсь, мама, я соглашаюсь!
Поскользнулась, едва удерживая равновесие, смотрит на замолчавший мобильник, после секундного замешательства – перезванивать или нет – убирает его в карман и торопится дальше.
А шапочки у нее на голове, кстати, нет никакой – ни серенькой, ни красненькой.

Игорь Князев медленно ведет машину вдоль тротуара в поисках места, где можно было бы высадить семейство – жену Дашульку (судя по одежде, у нее два любимых цвета, розовый и белый; о себе говорит исключительно в третьем лице) и сына Никиту (пять лет; мальчик–как–мальчик).
– Игорюша, только не здесь! Посмотри, какая ужасная лужа, мы же в ней утонем! Поезжай дальше... Никита, а ну–ка скажи нам, как по–английски будет лужа?
– Я не знаю, мы же не учили еще про лужи, – отвечает мальчик.
– Вот и очень плохо, что не знаешь, – говорит Дашулька, – тебе скоро в школу поступать, там конкурс тридцать человек на место, и все знают, как по–английски лужа.
– Мам, а ты знаешь, как по–английски будет «лужа»?
– Мамочка не знает, потому что она в школе учила немецкий.
– А по–немецки как будет «лужа»? – интересуется Никита.
– Какая тебе разница, – после заметной паузы уходит от ответа Дашулька, – ты немецкий учить все равно не будешь.
– Дер плюх, – мрачно говорит Игорь, выруливая вдоль тротуара, – Лужа по–немецки будет «дер плюх». Шрайбикус хаст ин дер плюх ди попой гешмякт унд ди морде ушибитте.
– Мам, я хочу учить немецкий! – радостно взвизгивает Никита.
– Игорюша, не забивай ребенку голову глупостями! – протестует Дашулька.
– Я – не забивай? – Игорь закипает, – Это ты не забивай! Какие тридцать человек на место, это что еще за бред? Где эта школа, на кого там обучаются? На колумбийских наркобаронов?..
– Игорь! – разгневанная Дашулька с размаху шлепает по торпеде глянцевым журнальчиком. – Чтоб ты не смел больше при ребенке говорить такие слова!
– Приехали, – Игорь тормозит, – вылезайте.
– Папа, папа, а что тебе подарить на Новый год? – неожиданно спрашивает Никита.
– Не знаю, – рассеянно отвечает Игорь, – ну нарисуй что–нибудь...
– Папа, а чего тебе нарисовать?
– Собаку мне нарисуй, – говорит Игорь.
– Никита, не надо папе собаку, – возражает Дашулька, – папе собака не нужна, у него есть нормальная семья. Квартира есть, за машину отдали наконец–то, слава тебе, господи, дача есть. О, я придумала! Сестренку нарисуй.
– Нарисованную собаку, – морщится Игорь. – Пускай нарисует. Папа хочет не настоящую собаку.
– А какого цвета? С пятнУшками? Большую или маленькую? Здоровую или больную? С хвостом? – деловито интересуется Никита.
– Никакого цвета, – сердится Дашулька, выбираясь из машины, – Никита, вылезай, мы опаздываем. Игорюша, не задерживайся хотя бы сегодня, слышишь?.. Ты мне обещал!
– Папа, какого цвета собаку? какого цвета? – настаивает Никита, увлекаемый мамой за руку в сторону детского сада.
– Розового! – кричит ему вслед Игорь, захлопывает дверцу и уезжает.

Клиника. За стойкой администратор, Татьяна Андреевна по прозвищу Алопеция – дама под пятьдесят, неожиданно кокетлива (тщательный макияж, «светлый верх, темный низ», шпильки, маникюр, очки в тоненькой золотой оправе – все это демонстративно–безупречно до такой степени, что на неподготовленного человека действует ошарашивающе).
На стойке искусственная елочка – единственная примета наступающего праздника.
Герман Алексеевич появляется на пороге.
– Доброе утро, Герман Алексеевич! – встрепенувшись, голосом юной гимназистки приветствует его Татьяна Андреевна. – С наступающим праздником!
– Здравствуйте, – кивает на ходу Герман Алексеевич, сухо, но не без удовольствия – и на лице его читается с легкостью – да, я мачо, знаю себе цену, хоть и без камер–юнкерского уже румянца, но в душе все те же сирень, юность и неистовство...
– А скажите мне, божественная Татьяна Андреевна, явился ли кто–нибудь еще на работу, кроме нас с вами? – спрашивает Герман Алексеевич.
– Без пяти девять? Тридцать первого декабря? – Татьяна Андреевна иронически вздергивает бровь.
– Я и не ждал подобного героизма ни от Цветковой, ни от… – Герман Алексеевич косится на график, – … ни от Князева. Да, от Князева тоже не ожидал. Вся надежда была на новогоднее чудо. Дисциплина у нас в клинике, Татьяна Андреевна, безобразная. Я не про вас, разумеется, говорю. Про надежду нашей медицины… Прибегают за три секунды до начала приема. И это в лучшем случае! Прокуренные! Расхристанные! Дышат, как самки бегемота на сносях! У одного машинка поломалась, другая опять переезжает, третья чью–то кошечку спасает на дому, а в результате, помяните мое слово, мы начнем терять клиентов! Надо с этим что–то делать в будущем году, так дальше продолжаться не может.
– Очереди нет, как видите, по записи только днем на УЗИ двое, а ночная смена еще здесь, – начинает Татьяна Андреевна, – я бы их в любом случае не отпустила, пока…
– Татьяна Андреевна, при чем здесь очередь, а тем более, ночная смена? Вы думаете, я не знаю, кто у нас в ночную смену работает. Вася у нас работает в ночную смену. Я его с первого курса помню, Слепцов его фамилия, и он ее замечательно оправдывает! Это единственное, что он действительно хорошо умеет делать! Раскрывает свои большие голубые глаза во всю ширь, и хлопая ресницами, спрашивает меня – меня! – «Надо же, как я не заметил, что кошечка беременная, почему мне это в голову не пришло?». И я тоже на него смотрю, а сказать–то нечего! Потому что у Васи уже трое детей, – дай бог, чтобы не в папашу пошли! – их кормить надо, и поздно Васе говорить, что надо менять профессию, на первом курсе надо было его выгнать к чертовой матери! Лепил бы сейчас пельмени или охранником каким–нибудь бока отращивал на проходной… – передразнивает, – «Ой, сам понять не могу, как же эта гайка в пельменьчик–то угодила, куда же я смотрел?», «Ну я в натуре не пон`л, командир, как же они целый грузовик водки–то через проходную пронесли, как жеэто я прозевал–то?..». И глазами голубыми – хлоп, хлоп… тьфу, да пропади оно все пропадом!
– Герман Алексеевич, так я не поняла, вы предлагаете штрафы за опоздание ввести? – деловито спрашивает Татьяна Андреевна. И только в глазах прыгают провокационные чертики.
– Предлагаю! – тряхнув сединами, азартно поддается Герман Алексеевич. – За моральный ущерб для имени клиники! Печатайте приказ! Сегодняшним числом!
В руках Татьяны Андреевны, как кролик из шляпы фокусника, появляются изящный блокнотик и карандаш.
– Сумма? – спрашивает она.
– Ну… пятьсот рублей, наверное, будет достаточно. Да. – прикидывает Герман Алексеевич.
– … В размере пятисот рублей за опоздание на работу… на какое время? – набрасывает текст приказа Татьяна Андреевна.
– Пишите! – воинственно притоптывает ногой Герман Алексеевич, – За опоздание от одной до четверти часа – пятьсот рублей, за каждые следующие пятнадцать минут – еще пятьсот рублей!
– Со следующего года? – уточняет Татьяна Андреевна.
– Девять ноль пять, – сверяется с часами Герман Алексеевич, – к сожалению, только со следующего года! И проследите, чтобы все подписали!
Разворачивается и идет по коридору к своему кабинету. На полдороге останавливается.
– Татьяна Андреевна, и еще я хотел спросить – кто автор этого безобразия в ординаторской?
Татьяна Андреевна хмурится непонимающе.
– Я спрашиваю, кто смастерил елочку, как для богадельни, и понавесил на нее рыбок и чертиков из капельниц? Где этот тульский умелец, я хочу посмотреть ему в глаза и спросить, откуда у него столько свободного времени? Убрать немедля этот зековский креатив! Это убожество!
Удаляется к себе в кабинет величественно, как сытый кондор, летящий домой после удачной охоты. И как только он скрывается за дверью кабинета, один за другим начинают появляться сотрудники.


Света Цветкова, опоздавшая на восемь минут, влетает в клинику, на ходу сбрасывая куртку.
– Светочка, с наступающим! – окликает ее Татьяна Андреевна.
– Спасибо, и вас с праздником, – отвечает Света.
– Да не бегите, все равно на прием никого пока нет, – машет ручкой Татьяна Андреевна, – Герман здесь уже, опять пришел раньше всех.
– Ругался? – спрашивает Света.
– Очень ругался, – кивает Татьяна Андреевна, – решил со следующего года всех штрафовать за опоздания. Приказ печатаю.
– О, как все у нас запущено. Значит, будем реже опаздывать. Или меньше кушать, – улыбается Света, освободившись от куртки, и делает шаг в сторону ординаторской.
– Светочка, постойте! Вам подарок просили передать, – Татьяна Андреевна вынимает из–под стойки небольшую коробку, перевязанную ленточкой. Многозначительно. – От неизвестного поклонника…
– Это уж Герман ли Алексеевич, решил мне в такой ненавязчивой форме меч для харакири на Новый год преподнести? – задумчиво говорит Света, взвешивая коробку на ладони.
– Передала ночная смена. – продолжает Татьяна Андреевна, – Вася сказал, подъехал ночью интересный мужчина на иномарке и просил передать вам подарок.
– Вася сказал, что интересный мужчина? Это что–то новенькое… – бормочет Света. – Даже не представляю…
Идет к ординаторской.
Татьяна Андреевна, взволнованно вытягивая шею, окликает ее:
– Света! Ну что в коробочке–то, скажите, а? Интересно же!
– Что вы! Я ее только в полночь под елкой открою! – на ходу отвечает Света. – Когда часики пробьют!
– А я бы не удержалась, – говорит Татьяна Андреевна. – Хоть дырочку бы проковыряла, вот такую крошечную, и заглянула…
– Нет, так нечестно, – качает головой Света. – Это ведь на Новый год подарок, значит, нельзя открывать, пока год не кончился. Да и подождать осталось всего ничего – пятнадцать часов до Нового года, подумаешь!
– Ну тогда тем более, зачем же ждать, если всего пятнадцать часов… можно открывать.
– Нельзя! Надо обязательно дождаться полночи. Иначе какой же это будет праздник? – уже с порога ординаторской отвечает Света.

Ординаторская. Проволочная чахлая елочка, увешанная рыбками и чертиками, красуется на столе. Дремлет в кресле, свернувшись немыслимой загогулиной, ночной врач Вася Слепцов. Света и лаборантка Марина, посматривая в окно, на тропинку, ведущую к клинике, пока еще пустую, пьют кофе, обе уже в халатах.
– Васечка, просыпайся, – говорит Света. – Мы тебе кофе нальем и домой выставим. А то как придет злой Герман, увидит, что ты здесь отсыпаешься, и укусит за бочок. Насмерть.
– Угу, – не просыпаясь, отвечает Вася, – иду–иду, сейчас–сейчас.
И спит дальше.
– Раньше десяти, наверное, никто не появится, – говорит Марина. – Все нормальные люди сейчас по магазинам бегают, покупают подарки и режут салатики. Им сейчас не до собачек и не до кошечек. Еще покурить успеем.
– А к вечеру потянутся с собачками, которые покушали салатиков, шпротиков, куриных косточек и буженинки, – кивает Света.
– И с кошечками, которые покушали елочного «дождика», – подхватывает Марина, – сколько же я здесь работаю… Шесть лет? Каждый Новый год одно и то же, только хозяева и зверюшки разные. Да и то не всегда.
– Васечка, хватит спать, – Света проводит перед Васиным носом кружкой с кофе. – Понюхай, как пахнет, две ложки с сахаром, твой любимый формат…
– Иду–иду, сейчас–сейчас, – бормочет Вася.
– Ты Васятку так просто не разбудишь, – говорит Марина, – нашего мальчика голыми руками не возьмешь, у него же трое детей, год младшенькому. Он и в лифте, наверное, стоя отсыпается, и в магазине.
– Марина, ну что же мне делать… у меня прием уже полчаса как начался, придет Герман, выгонит его, а мне очень, очень нужно у него кое–что узнать…
– Смотри и учись, – говорит сурово Марина. Наклоняется к Васе и негромко, в самое ухо ему говорит, почти не меняя интонации. – Слепцов! Кошку кесарить привезли!


Вася вскакивает с кресла, как командос по сигналу тревоги, путаясь в конечностях.
– Где кошка? – спрашивает он, озираясь.
– Очень не любит наш Вася это дело – кошек кесарить, – поясняет Марина. – Только учти, мало кто об этом знает, а те, кто знает, редко пользуются…
– Покажите мне такого человека, который любит кошек кесарить, – окончательно проснувшийся Вася, потирая физиономию, берет свою чашку кофе.
– И собак тоже? – спрашивает с интересом Света.
– Собаки – совсем другое дело, Светочка, – отвечает Вася. – Они собаки.
– Он и собак, и кошек нормально кесарит. В смысле, одинаково хорошо, понимаешь? Но кошки ему в этом плане очень не нравятся.
– Брр! Не нравятся… – передергивается Вася.
– Вась, а почему так? – не отстает Света.
– Ну ты спросила, Светочка… Откуда я знаю? Не нравятся мне новорожденные котята, понимаешь? Герман вообще собак боится до истерики. Тьфу, даже кофе расхотелось. Игорь здесь?
– И Игорь здесь, и Герман здесь, и кричал уже, чтобы убрали елочку, – говорит Марина. – И между прочим, я тебя предупреждала.
– Чем это ему не нравится моя елочка? – спрашивает Вася. Не без возмущения, но скорее риторически.
– Это елочка в зековском стиле, так говорит наш главврач Герман Алексеевич Цыбульский. Такое искусство в нашей клинике не нужно. – поясняет Марина, вытягиваясь по стойке «смирно» и беря под воображаемый козырек.
– Это елочка в стиле народного искусства, – отвечает Вася мрачно. Про золотую рыбку, не кто–нибудь, а Пушкин написал. По мотивам народных сказок. Не нравится – пускай не смотрит. Как говорится, – знаешь, старче, ступай себе… с богом.
– Вася! – теребит его за локоть Света, – Вася, ну смотри, вон уже дядька с кошкой к нам идет, ну скажи, скорее, пожалуйста, кто принес эту коробочку, мне очень–очень надо знать...
– А ты знаешь, я даже и не помню, – задумчиво оттопыривает щеку Вася.
– Вася–а–а–а… ну вспомни, миленький, это очень важно!
– Мужик какой–то, – неуверенно отвечает Вася. – Такой… не очень старый.
– Лысый или с волосами? Высокий, маленький? Как одет был, на чем приехал? – задает наводящие вопросы Марина.
– Вроде с волосами… темно было. Одет вроде в куртку. Мужик, как мужик. Обыкновенный. На улице встречу – в упор не узнаю, даже и не спрашивайте. Марина, ты же знаешь, какая у меня с памятью беда? Мне сразу после него хорька с непроходимостью принесли, так у меня вообще из головы все вылетело, и кто я такой, и как зовут, и где родился… На машине кажется, большая какая–то машина… не разглядел.


– Ай, лучше бы не спрашивала, – махнув рукой, Света торопится в кабинет.

– Вы доктор? – спрашивает с порога рослый, самую малость подвыпивший по случаю надвигающегося праздника Хозяин Самца. Одной рукой он распахнул дверь, другой придерживает за пазухой недовольно брыкающегося любимца. – Здрасте, доктор. Мне бы таблеточку для кота. Чтобы он женщину не просил. Ну, вы понимаете.
– Здравствуйте, проходите, – отвечает Света. – Сейчас посмотрим на вашего котика…
– Доктор, я извиняюсь, конечно, Вы котов, что ли, никогда не видели? – сопротивляется Хозяин Самца. Перехватив поудобнее утробно подвывающего кота, демонстрирует из–за пазухи угрюмую полосатую морду. – Если бы мне эта, вахтерша ваша не сказала, что без кота таблетку не дадут, я бы его ни в жизнь из дома не вынес. Он у меня породистый! Папаша перс, мамаша сиамская бойцовая! Если он, не приведи господи, вырвется, у вас в больнице бинтов не хватит вас перевязывать!
– Ничего, как–нибудь справимся, – сухо отвечает Света. – Поставьте кота на стол.
– Смотрите, только потом не жалуйтесь, – подмигивает Хозяин Самца. Осторожно, как противопехотную мину, ставит на стол кота.
– Сколько лет? – спрашивает Света, осматривая кота.
– Ему, что ли? – переспрашивает Хозяин Самца. – Помню я, что ли…
– Попытайтесь вспомнить, пожалуйста, – говорит Света.
– Три, что ли года. Или четыре.
– Чем кормите? – продолжает Света.
– Бужениной! – рявкает Хозяин Самца. – Доктор, вы издеваетесь, что ли? Ну чем обычно котов кормят – кашей! Рыбу тоже покупаю. Молоком. Какая вам вообще разница, чем кормлю, сколько лет. Вы еще температуру ему померьте! Вы это, если думаете с меня денег за осмотр слупить, так зря надеетесь! Почем у вас таблетки, чтобы ему бабу не хотелось, чтоб не орал и чтоб в тапочки не мстил?
– Видите ли, в чем проблема – не придумали еще таких таблеток, – вежливо говорит Света.
– Да ладно! – недоверчиво хмурится Хозяин Самца. – У меня напарник своей кошке скормил такую таблетку, она у него на полгода, как миленькая, замолчала! Только он название не помнит.
– Это таблетки для кошечек, – мягко, как маленькому ребенку, говорит Света. – они гормональные. От таких таблеток у кошечек начинаются всякие болезни… очень нехорошие… От этих болезней кошечки умирают.
– Доктор, мне про кошечек бедных слушать – ну, ей же богу, совсем неинтересно. Продайте мне такую таблетку вот для этого кота, и до свидания. – Хозяин Самца теряет терпение.
– Эти таблетки только для кошек, слышите меня? На котов эти таблетки не действуют, – все так же мягко продолжает Света. – А для котов отдельно таблетки не придумали.
– А если две таблетки дать? Или три? – не отступается Хозяин Самца.
– Бесполезно, – отвечает Света. – Но есть замечательный проверенный способ сделать так, чтобы ваш кот не просил кошку и не метил в тапки.
– Водка с перцем, что ли? – спрашивает Хозяин Самца.
– Кастрация! – с широкой рекламной улыбкой отвечает Света.
– Чего–о–о–о?! – ушам своим не веря, в ужасе шепчет Хозяин Самца. – Это вы ему причиндалы отрезать предлагаете?..
– Не причиндалы, а семенники, – уточняет Света. – Но в принципе, вы совершенно правильно меня поняли.
– Живому коту? – воображение Хозяина Самца, судя по его перекошенному лицу, рисует ему сцены из жизни и быта тружеников святой инквизиции.
– Это очень простая операция, проводится под общим наркозом, занимает буквально несколько минут… И жить после нее вашему коту станет намного легче…
– Я же его с вот такого котенка вырастил! Он мне как брат! – кричит Хозяин Самца. – А вы мне предлагаете не мужчиной его сделать! Живодерка!
– Это вы живодер! – не выдержав, рявкает Света. – Три года вашему коту? А сколько у него за это время было кошек?
– Ну… Одна! Одна точно была, но ему не понравилось! Он на нее даже смотреть не захотел! Она сильно страшная была!
– А теперь сами–то подумайте, – мрачно говорит Света, – хорошо ли вашему коту живется с тем, что вы называете причиндалами. За три года кошачьей жизни, которые, между прочим, равняются тридцати человеческим, у него была одна–единственная кошка, и та, как вы говорите, страшная. Спрашивается, для чего вашему коту эти архитектурные излишества?
– У него такая природа, – обороняется Хозяин Самца, – против природы не попрешь.
– Я чего–то не понимаю, зачем вы сюда пришли, если вы такой любитель природы? – фыркает Света. – Сидели бы дома, слушали кошачьи крики и тапки нюхали.
– А вы мне, доктор, не хамите! – обижается Хозяин Самца.
– Жалуйтесь начальству, оно по коридору прямо и направо, – хладнокровно отвечает Света. – Только сначала представьте себя на месте кота и скажите честно, вы для себя такой жизни бы хотели?
– Он никогда мне этого не простит, – говорит Хозяин Самца по размышлении. Прячет лицо в ладонях. И кажется, даже всхлипывает.

Стойка администратора. Татьяна Андреевна разговаривает по телефону.
– Хорошо, я записываю адрес… улица Марата… какой подвал? Погодите, дама, я вас не поняла, давайте сначала. Вы хотите вызвать врача на дом? Да, это ветеринарная клиника. Нет, наш врач не поедет искать котенка в подвале. Я понимаю, что котенок плачет. Так если вы хотите ему помочь, сходите в подвал, поймайте его и приносите. Мы его вылечим. Или приносите домой, вызывайте врача, только имейте в виду, вызов и прием у нас платные. Да. Послушайте, откуда я знаю, у кого ключи у вашего подвала? Позвоните в жилконтору. Уже празднуют? Нет, мы не празднуем, но помочь вам в данной ситуации не можем. Так, я все поняла, давайте закончим этот бесполезный разговор. Мы занимаем служебный телефон, из–за вас не могут дозвониться те, кому действительно нужна помощь… Нет, нам тоже очень жалко… мы любим животных, и мы их любим каждый день, представьте себе! Что вы говорите? Спасибо, и вам того же, и вас тоже с наступающим праздником! И не смейте больше сюда звонить, иначе я милицию вызову! Адрес у меня есть… Хулиганка! – Вешает трубку, бормочет себе под нос с досадливой гримасой. – Что за люди, ну что за невозможные люди…

Вечер того же дня, рабочий день заканчивается. Ординаторская. Марина, Света и Игорь.
За окном сумерки, в кружках все тот же кофе. Рыбки и чертики на зековской елке
– Неужели этот резиновый день все–таки закончился? – спрашивает Света, косясь на коробку с подарком.
– Сколько осталось до вскрытия? – интересуется Марина, поймав ее взгляд. – Тьфу, ну извини, до распаковывания подарка.
– Шесть, – отвечает Света. – Даже чуточку меньше.
– А дома гости, утка с яблоками и елочка, – говорит задумчиво Игорь, как будто сам себя уговаривает пойти домой, – Не пора ли нам сказать друг другу «до встречи в будущем году»?
– Обратите внимание, коллеги, – говорит Марина, – за весь декабрь только одна кошка с диагнозом «из попы торчит елочный дождик».
– Ага, зато какая! Я столько дождика, сколько из нее, изо всех остальных кошек за всю жизнь не вытянул… – морщится Игорь.
– Но ведь одна, а не шесть! – упорствует Марина.
– Ты хочешь сказать, что люди за год поумнели? – хмыкает Игорь.
– Почему бы и нет, – говорит Света. – Ко мне сегодня такой мачо с котом приходил, сплошное «ы» долгое в ля миноре. Вы таки будете смеяться, но я его почти уговорила на кастрацию!
– Еще один фрик из гербария имени дедушки Фрейда? – понимающе кивает Игорь. Передразнивает кого–то, скрючиваясь и прикрывая обеими руками то место, которое скульпторы маскировали фиговыми листочками, – «я не позволю отрезать коту самое дорогое! доктор, зачем ему жить без фаберже»?
– Сегодня еще баба смешная звонила, – отсмеявшись, говорит Марина, – наша божественная Алопеция с ней разговаривала. Тетка пьянющая такая, что перегаром аж из трубки разит… у меня, говорит, в подвале третий день плачет котенок, хочу вызвать врача, пусть он его приедет и его поймает, а то мне так грустно, у меня депрессия! Но только не за деньги, у нее денег нет! Алопеция и так ей, и эдак объясняла, пойдите в подвал, поймайте котенка, займите денег, вся фигня… и тут слышит, на заднем плане женский крик: «Мама! Это не котенок, это твоя совесть пропитая плачет в подвале!».
Марина и Игорь смеются.
– А что здесь смешного? – говорит Света нехорошим голосом.
– Хороший образ, – отвечает Игорь примиряюще. – Синяя опухшая совесть плачет в подвале…
– Я с таким образом в одной коммуналке четыре года прожила, – вздыхает Марина. – Ничего смешного.
– Князев, ты на машине? – спрашивает Света. – Подбросишь меня?

– До метро? – Игорь подозрительно косится на Свету. – Цветкова, ты только имей в виду, я с тобой по подвалам котят в Новый год искать не поеду... И не уговаривай. Даже не начинай!
– Трое суток, это очень долго. – говорит Света. – Даже для взрослого человека, если его не кормить и не поить. И держать в холодном подвале. Я тебя уговаривать не буду. Главное, чтобы твоя совесть потом в подвале не заплакала.
Выходит, с демонстративной нежностью закрыв за собой дверь.

Конец первой серии

http://www.proza.ru/2012/06/26/465

Девушка с бубном

Вторая серия

Темный дворик дома на улице Марата. В окнах беспорядочно мигают разноцветные гирлянды, из чьей–то форточки раздается бессмертный хит «Но–о–о–овый год к нам мчится, скоро все–о–о–о случится» – в смешанном исполнении группы «Авария» и местного населения. Света и Игорь, спустившиеся по ступенькам ко входу в подвал, возятся с замком при голубоватом свете мобильного телефона. Прямо над ними распахнутая дверь, которая ведет не в парадную, а сразу в прихожую квартиры на первом этаже, освещенную желтой классической люмпен–люстрой, лампочкой на шнуре без абажура. На пороге силуэт нетвердо стоящей на ногах Синей Дамы, судя по всему, той самой, которая звонила в клинику.
– Ну что ж вы так долго возитесь–то, – пеняет она, вглядываясь в темноту. – Котечка уже полчаса как замолчал, может, он умирает там…
– Так вы бы нам хоть фонарик дали, – отвечает сквозь зубы Игорь, – а еще лучше, инструмент какой–нибудь… гвоздодер или топорик…
– Ребятки, да это же ваша работа! Вам на работе, чего, специальных инструментов не выдают? – удивляется Синяя Дама. – Ай–яй–яй, вот сволочи, на всем деньги экономят… Сейчас, погодите, поищу. Вы это, не уходите только, пон`ли?.. – Удаляется в глубину квартиры. Роется в шкафу, что–то с грохотом роняя время от времени.
– Телефон выключи, сядет, – говорит Игорь Свете. И после паузы. – Цветкова, объясни мне одну вещь – ну как у тебя это получается? Ты меня с первого курса вписываешь вот в такие откровенные блудни уже который раз? Помнишь, кто тебя из мусарни вытаскивал, когда ты чужую собаку из супермаркета украла? Тебя что, родители не учили в детстве, что чужое брать нехорошо, а?
– Не крала я эту собаку! – возмущается Света. – Она лежала на солнцепеке у магазина, ей плохо было! По ней блохи толпами ходили, аж шерсть шевелилась! Я думала, она потерялась! Откуда я знала на первом курсе, что бывают такие домашние собаки?..
– Кошку лишайную с котятами по общаге вместе ныкали, кролика отитного спасали, а уж твою белочку–убийцу, которая людям пальцы отгрызала на лету, весь институт до сих пор вспоминает, – продолжает Игорь, – Цветкова, я все понимаю, у нас такая работа, лечить животных. Но это профессия, понимаешь? Работа, ра–бо–та, а не миссия! И не воспринимай ты все это так серьезно, пожалуйста. Да, когда–то все мы были молодыми идеалистами, но ты вокруг оглянись – кроме тебя, все уже давно успокоились. Все сидят по домам и смотрят телевизор. По телевизору покаывают, как Гринпис чаек отмывает. Нормальные люди говорят – «ах, бедные птички!» и смотрят дальше, как отмывают деньги… И никто не гоняется ночью за беременной собакой по стройплощадке в грязи по шею, – только мы с тобой, как два идиота! – и никому из нормальных людей потом пожранные руки в травме не зашивают, и не колют от бешенства на всякий случай. Ну разве что Бриджит Бардо, только она этим занимается, потому что у нее, в отличие от нас с тобой есть деньги и свободное время, много свободного времени.
– Ну и что ты предлагаешь? – спрашивает Света мрачно.
– Да ничего не предлагаю, – говорит Игорь, – Меня беспокоит твое будущее, что завтра–то будет, Светик, а? Потащишь меня с собой в канализацию, по колено в этом самом шариться и потерявшегося крокодильчика искать?..
– А это потому, что на самом деле, хоть ты и глубоко женат, Князев, – говорит Света, – ты меня в глубине души очень любишь.
– Не–а, – Игорь отрицательно качает головой. – Не люблю.
– Игорь, я давно хотела спросить… А твоя жена знает, что мы на первом курсе целовались? – с невинным видом интересуется Света.
– Да ты чего, правда?– ненатурально удивляется Игорь. – Даже целовались? Ничего не помню, хоть убей.
– Ну да, конечно, – ухмыляется Света. – это я, можно подумать, тебе в пять утра звонила в твоей день рождения, сказать, что я все помню, и ничего никогда не забывала, и все бы отдал, чтобы вернуть то время и тра–ля–ля.
– Ой, блин, да не может быть, – покаянно морщится Игорь.
– Исходящие посмотри, – советует Света.
– Ужас, – покаянно говорит Игорь. – Цветкова, прости меня, а?
– Прощаю, – отвечает Света, – только и ты, Князев, давай уже прекращай меня воспитывать, понял, да?
Игорь открывает было рот, чтобы что–то сказать, и в этот момент Синяя Дама с торжествующим воплем появляется на крылечке.
– Нашла! Нашла, ребятки! Ловите! – кричит она, и не дожидаясь ответа, кидает в их сторону что–то тяжелое. Лязгает о бетон железо, чертыхается и шипит от боли Игорь; одновременно с криком «ой, мама!» плюхается на обледеневшие ступеньки Света..
– Что это было? – голосом джентльмена, наступившего на кошку, вопрошает Игорь.
Света нашаривает под ногами телефон, который она обронила, падая. Светит под ноги.
– Вот это да! – восхищенно говорит она, поднимая со ступенек полуметровый ржавый гвоздодер.
– Ребятки, вы живы, никто не поранился? – волнуется Синяя Дама.
– Еще бы чуть–чуть правее, и одним ветеринарным хирургом стало бы меньше,– констатирует Игорь.
– Вам этой железки хватит, ребятки, или еще поискать чего–нибудь? – спрашивает Синяя Дама.
– То, что надо! Спасибо, не ищите! – кричит Света и устремляется к двери.
– Уйди, женщина, – говорит Игорь, перехватывая у нее гвоздодер. – Я сам открою. Лучше телефоном посвети.
Сопение, скрежет, хруст – и дверь в подвал распахивается. Света и Игорь заходят внутрь.
– Видишь выключатель? – спрашивает Света, водя по стенкам мобильником.
– Какой выключатель?
– Ну хоть какой–нибудь… В любом подвале должны быть лампочки, я точно а, вот он!
Щелкает выключателем, где–то на противоположном конце подвала загорается слабенькая лампочка.
– Киса–киса–киса! – Игорь наощупь двигается в темноте. – Ну и вонища… у них что, фановую трубу здесь прорвало в средние века?
– Ты что, в детстве по подвалам не лазал? – удивляется Света.
– Мне в детстве некогда было лазать по подвалам, – сухо отвечает Игорь. – Я ходил в музыкалку и на фехтование. И в бассейн по воскресеньям.
– Тяжелое у тебя было детство, – сочувствует Света.
– Киса–киса–киса! – зовет Игорь.
– Он так не отзовется, – говорит Света. – Мяукать надо.
– Мяукать я не буду, – твердо отвечает Игорь. – Сама мяукай.
Света мяукает – раз, другой и третий, под ее заунывное «ма–а–ау, уа–а–ау…» они с Игорем медленно продвигаются вперед. по подвалу, осматривая углы.
– Ты бездарно мяукаешь, Цветкова, – говорит Игорь, отбрасывая ногой пустые коробки с прохода, – ты мяукаешь, как кошка–эротоманка, типа эй, мужики, бегите все сюда, чего покажу, вы такого никогда еще не видели, ма–а–а–ау! Нежнее давай, Светка, материнским контральто! Котятушки, ребятушки, ваша мама пришла, крысу вам принесла…
– Ма–а–а… – послушно старается Света. – Ма–а–ау…
– Замуж тебе надо, Цветкова, – морщится Игорь, послушав ее. – Хреновая из тебя кошачья мама получается.
И тут у Игоря звонит телефон.
– Тихо! – цыкает он на Свету, достает мобильник. – Да! Уже заканчиваю. Даша, сколько раз тебе одно и то же повторять? Я не могу прямо сейчас все бросить и уйти… Да, я помню, что у тебя Новый год, а у меня живые существа. Даша, мне некогда, у меня котенок не наркозится. Представь себе, в виде исключения не беспородный. Очень красивый, британский голубой. Понял, я его от тебя непременно поцелую… Хорошо, давай хоть раз в жизни поговорим серьезно. Только не по телефону, потому что у меня времени нет – раз, и два – мобильную связь, между прочим, тоже я оплачиваю своей нищенской, как ты любишь говорить, зарплатой… Почему голос, как из подвала? Потому что телефон у меня дешевый! А дешевый потому что я себе дорогой позволить не могу!
Мяуканье доносится из темноты, совсем рядом с ними.
– Тссс! – шипит Игорь, зажимая трубку рукой.
– Это не я! – шепчет Света. – Это котенок! Он живой!
– Все, я пошел, времени нет! Тоже люблю, и тебя с наступающим, все, и Никиту тоже, пока, целую… скоро приеду! – скороговоркой выпаливает Игорь.
– Ты смотри, куда он забрался, – Света подносит мобильник к пролому в стене, куда уходят трубы.
Игорь смотрит, присвистывает.
– Туда даже руку не просунуть, – говорит он. – Это соседний подвал?
– Может, ломиком расковыряем стенку, не? – спрашивает Света.
– Щаз! – фыркает Игорь. – Цветкова, ты вокруг оглянись, тут один раз ломиком попробуй ударь, на нас первый этаж в ту же секунду и навернется. И хорошо, если только первый…
Ощупывает стену, освещая ее телефоном.
– Опаньки, а стена–то не целиковая, до потолка не доходит, вон где можно просочиться! – говорит Игорь, показывая вверх, где между потолком подвала и стеной виднеется полуметровый примерно зазор. – Я тебя подсажу. Раздевайся, Цветкова, в куртке ты туда точно не пролезешь. Потом всем коллегам расскажу, как ты мне под Новый год в подвале стриптиз показывала… за котенка….
– А обратно как я вылезу? – жалобно спрашивает Света, сбрасывая куртку.
– Что–нибудь придумаем, – отмахивается Игорь. – На крайняк, отдашь мне котенка и Новый год там встретишь, я тебе коньячку из машины, так и быть, принесу, и домой поеду… Мне сегодня благодарные клиенты три бутылки презентовали. Вот почему они все так уверены, что хирурги, кроме коньяка, ничего не пьют?..
– Подсаживай, – решительно говорит Света, – а то, действительно, до полуночи тут протелепаемся.
Игорь подсаживает Свету на стену; ойкая и осыпая со стены слои ветхой штукатурки, она скрывается в темноте.
– Посвети в дырку! – кричит Света из–за стены, – Я боюсь, что на него спрыгну. Ма–а–ау, уа–а–ау… Ма–а–ау…. Ага, я его вижу… не, ты свети давай!
Судя по звукам, доносящимся с той стороны стены, Свете удается спуститься на пол.
– Я его держу! Тут еще трубы есть, я по ним обратно, кажется, сама залезу…
Пыхтение и повизгивание Светы, мяуканье котенка; снова осыпается штукатурка, что–то скрипит, и наконец, над стеной появляется взъерошенная голова Светы.
– Утю–тю, какой ты у нас хорошенький, – говорит она, передавая Игорю котенка, – и какой блохастенький, и это, Игорь, осторожнее, за живот его не тилибомкай, у него желудок, кажется, не очень хорошо работает…
– Мама мия, – стонет Игорь, забирая котенка и принюхиваясь, – да куда же еще лучше! Цветкова, слезай скорее, кажется, он меня испугался… обильно так испугался, струей в упор, как из огнемета, гаденыш маленький…
Света сползает со стены, прыгает на пол и забирает котенка на руки.
– Это хорошо, – говорит она, как ни в чем не бывало, – да ты не переживай так, все отмоется… запах тоже. Нам сейчас самое главное – раздобыть бы какую–нибудь коробочку. У тебя в машине коробочки не найдется?

Машина Игоря едет по безлюдным улицам. До Нового года остаются считанные часы. Проносятся мимо освещенные окна, по–новогоднему украшенные витрины. На переднем сиденье Света обеими руками прижимает к себе коробку с котенком.
– Ну наконец–то снег пошел, – говорит Игорь. – Хочешь мандаринов? Протяни руку, на заднем сиденье целый пакет. Все равно их дома, кроме меня, никто не ест, у Никитоса аллергия, жена худеет. Я их сам тоже не очень люблю, но по–моему, Новый год без мандаринов – это какой–то не настоящий Новый год.
– Ага, – соглашается Света, перехватывая поудобнее коробку и очищая мандарин. – Это как Новый год с искусственной елкой и крабовым салатом вместо оливье.
– Елка у нас дома тоже искусственная, – откликается Игорь, – и крабовый салат с авокадо, потому что «оливье – это плебейство и лишние калории» … я забыл, тебя сразу после перекрестка высадить или там еще дворы какие–то были?
– Сразу после перекрестка, – отвечает Света, – дворы на позапрошлой квартире были, ты просто меня давно не подвозил.
– Да? – удивляется Игорь. – Что–то ты больно часто квартиры меняешь. Замуж ходила?
– Я же снимаю, – терпеливо, явно не в первый раз объясняет Света. – В позапрошлый раз хозяйский сын женился, комната понадобился. В прошлый раз хозяева комнату продали. А теперь вроде нормальный подвернулсяи вариант, тьфу–тьфу–тьфу и тук–тук–тук, конечно. За дедулей, хозяином квартиры, надо ухаживать.
– Сколько лет дедуле? – деловито интересуется Игорь, поворачивая на перекрестке.
– Девяносто с чем–то там, но это вроде как не точно, – рассеянно отвечает Света, – он мне рассказывал, как себе документы подделывал, мухлевал зачем–то, там длинная какая–то история, темная. Я так и не поняла, старше он или младше. Он сумасшедший уже немножко, но хороший. Ходит сам, только из квартиры боится вылезать.
– Правильно делает, – одобряет Игорь, – вот он, единственный секрет долгой жизни… Моя бы воля, да если бы еще деньги не надо зарабатывать было, я бы вообще на зиму в спячку впадал. Просыпался бы в феврале, смотрел бы – есть тень, нет тени? и бряк обратно спать до первого мая… Приехали?
– О, я и не заметила, – говорит Света. – Ну что… с Новым годом?
– Ага, и особенно с новым счастьем, – говорит Игорь. – Особенно тебя. Куда ты это волосатое сокровище девать собираешься? Себе оставишь?
– Хотели у меня котика одни знакомые, – вздыхает Света, – еще бы вспомнить теперь, кто именно…
– А это котик? – спрашивает Игорь.
– Да какая разница, – фыркает Света. – Ладно, все равно мне звонить, с праздником поздравлять будут, я звонить буду, кому–нибудь да пригодится эта наглая маленькая морда.
– Ну беги давай, – говорит Игорь. – Я же знаю, тебя хлебом не корми, дай в маленького котеночка катетером потыкать…
– Ага, – говорит Света, выбираясь из машины. – Пойду. И это, Игорь… спасибо тебе.
– Ну что вы, мадам, – ехидно откликается Игорь, – какие пустяки, право же, абсолютно не за что, я ведь так люблю животных, целовать их всех готов до хоть посинения… до собственного… Ладно, Цветкова, я не прощаюсь. Время – одиннадцать двадцать, если меня из дома теперь выгонят, я к тебе жить переберусь. Так дедуле своему и передай!
Шлет Свете воздушный поцелуй и уезжает.

Света с котенком в коробке заходит в просторную парадную старого питерского дома – высокие потолки, граффитти на стенах, лифт с железной ажурной дверцей. Нажимает кнопку лифта – никакого эффекта. Идет по лестнице вверх. С улицы слышны разрывы петард, заполошный собачий лай и музыка. Прижимая коробку локтем, открывает дверь. В прихожей горит свет. Не отпуская коробку, снимает куртку, ботинки, на цыпочках доходит до хозяйской большой комнаты, заглядывает. Рядом с наряженной елочкой в старинном резном кресле восседает Сергей Григорьевич, хозяин квартиры. Он во фраке с бабочкой, глаза закрыты. На столике рядом – неоткупоренная бутылка шампанского и два бокала. Света крадется к креслу, осторожно нащупывает пульс, вздыхает с облегчением – спит, и идет к себе в комнату. Включает свет, снимает вместительную сумку с плеча, вынимает из коробки котенка, осматривает его. Достает из сумки катетер, капельницу и прочее в том же роде, выкладывает на стол. Замечает моргающую лампочку на автоответчике, мимоходом включает его.
– Светка, я по тебе соскучилась! – говорит автоответчик, – Поздравляю с наступающим, желаю много–много счастья, любви, денег и чего там еще положено. И желаю, чтобы ты почаще вспоминала, что у тебя есть не только братья твои меньшие, но и родная младшая сестра, которая всегда рада тебя видеть!
Света жмет на паузу, и не прерывая манипуляций с котенком, набирает номер.

Квартира Светиной сестры. Маленькая кухня в современном доме освещена всполохами беззвучно работающего телевизора. Звонит телефон.
На кухне появляется Маша, сестра Светы. Берет трубку.
– Ой, я так и знала, что ты позвонишь! – радостно говорит она. – Ну, рассказывай, сестричка, как ты встречаешь Новый год… у тебя есть пятнадцать, – смотрит на часы, – нет, уже четырнадцать минут, чтобы подвести итоги и подумать, что попросить у дедушки Мороза… А чего одна–то, приезжала бы ко мне, я бы тебя на раскладушку положила… дети легли уже, Андрюша на дежурстве, раньше завтрашнего вечера не появится. У меня японское винище какое–то пылится, тряхнули бы стариной, поплакались на жизнь, песни бы попели… Опять котенка притащила? Светка, ну ты ненормальная, честное слово… ладно, ладно, молчу… Не будем о грустном. Скажи–ка по секрету, ты себя хорошо вела в этом году, девочка Света? Стишки какие–нибудь новогодние знаешь? Не знаешь? Память отшибло? Ну ладно, не надо стихов, скажи, чего тебе дарить на Новый год! Ну, чего бы тебе хотелось, кроме квартиры, машины и бриллиантов?

Света, прижимая плечом к уху трубку, прикручивает капельницу, к торшеру, регулирует ее, держит котенка и одновременно разговаривает по телефону с сестрой.
– Я уже года три всем говорю налево и направо– подарите мне бубен! Так ведь все слушают и никто не дарит! Как это – зачем мне бубен? Это самая нужная вещь при моей профессии! По–хорошему, надо, чтобы бубен вместе с дипломом ветеринара выдавали… Ну вот смотри, приносят мне собачку, задние ножки не ходят, передние подгибаются, надо оперировать, а я говорю – надо оперировать, а мне хозяева в ответ – доктор, а может, как–нибудь само пройдет? Приносят кошечку, у которой почки отваливаются – ты им говоришь, делайте анализы, а они – доктор, ну это же кошка, она отлежится! Что значит «при чем здесь бубен»? Когда мне подарят бубен, тут и начнется самое интересное! Как услышу в следующий раз «доктор, оно отлежится», так сразу хватаю бубен и начинаю камлать! И приговаривать буду в такт – «отлежится, отлежится; уходи, болезнь Аддисона, с Федота на Якова, с Якова на всякого!». И все будут счастливы… Вот ты знала, что все кошачьи болезни на счет раз лечатся, оказывается, водкой с перцем? И я не знала. Ну и плевать, что не помогает, зато дешево и никуда ездить не надо… Только бубна мне и не хватает для полного счастья, все остальное у меня есть. – После паузы. – Приезжай без бубна, где ты первого января бубен возьмешь, Машка, ты смеешься? Забудь про бубен, главное, сама приезжай, я завтра отдыхаю. Ага, и котенка тебе покажу. У тебя знакомым, кстати, никому котенок не нужен? Да какая разница, мальчик или девочка, я не смотрела еще. Обыкновенная порода, русская дворянская. Ну давай, с Новым годом тебя.
Вешает трубку. Котенок под капельницей ворочается и мурлычет.
– Лежать! – строго говорит Света, перекладывает котенка с коробкой на пол и на цыпочках исчезает в соседней комнате. Возвращается спустя минуту с бутылкой шампанского, бокалом и елочным шариком. Цепляет шарик к тому же торшеру, на котором уже подвешена капельница. За окном – грохот салюта, беспорядочные взрывы петард. Где–то в глубине квартиры начинают бить полночь старые напольные часы.
Света роется в сумке, достает сверток с подарком, снимает упаковку, открывает коробку. Застывает с крышкой в руках и стоит несколько секунд, словно окаменевшая. Осторожно вынимает из коробки бубен и рассматривает его. Дотрагивается пальцем до упругой натянутой кожи. Подносит его к уху, тихонько отбивает ногтями ритм. Блаженно улыбается. Часы отбивают последний удар. Пальба и шум на улице становятся громче.
Света берет на колени котенка, наливает себе шампанского и чокается с покачивающимся на торшере шариком. Говорит шепотом: «С Новым годом!». И улыбается.

Конец второй серии.


http://www.proza.ru/2012/06/26/465

Душевно, спасибо.

Еще хочу.....