Дарья Тараскина: Надо любить живое вокруг себя

[guest]

Дарья Тараскина: Надо любить живое вокруг себя
http://www.odnako.org/magazine/material/show_22926/
Благотворительный фонд защиты животных «БИМ» помогает бездомным собакам и кошкам Москвы уже более 25 лет. Его президент и создатель Дарья ТАРАСКИНА рассказала корреспонденту «Однако» Марии Разлоговой о тонкостях и трудностях своего дела, о законах, которые могли бы помочь четвероногим бродягам, а также о том, кто такие догхантеры и откуда они берутся.

Дарья Сергеевна, в свое время вы занимались наукой, преподавали. Не обидно было отказаться от академической карьеры ради собак и кошек?

— Обидно. Поначалу я пыталась совмещать оба рода деятельности: у меня было уже много животных, но я продолжала работать. Но когда не стало хватать сил, пришлось делать выбор. Думаю, наука не сильно пострадала от моего ухода.

Сейчас у вас пять приютов, 2500 животных. Как вам удается столько лет все это содержать? Что за люди вас поддерживают?

— Чем люди беднее, тем они добрее, поэтому основные поступления очень маленькие. Когда старушки перечисляют по 500, по 100 рублей в месяц, для них это очень много, за это им большое спасибо. Хотя для нас это капля в море. Ни одного олигарха у нас, к сожалению, нет.

Я не хочу никого обидеть, но в нашей стране сейчас в чести «модное» меценатство: сходить в Большой театр с Чулпан Хаматовой, съездить на презентацию в Лондон к Водяновой, сообразить на Рублевке аукцион. Есть общая тенденция в благотворительности: престижно помогать больным детям, чуть менее модно — старикам и совсем неинтересно помогать животным. Так что избытка пожертвований у нас нет.

Муниципальные власти вам помогают?

— Нет. Наш благотворительный фонд работает на общих основаниях без всяких льгот, так же как коммерческие компании. Я говорю «работают», хотя трудно назвать работой то, за что не платят. Один из моих приютов находится в деревне. Я плачу за киловатт в час в три раза больше, чем деревенские жители, и не дай бог, я опоздаю с расчетом — вырубят электричество в течение двух дней. И никого не будет волновать, замерзаем мы или нет. Это разве помощь? Землю я тоже получила не бесплатно: я и плачу аренду, и покупала землю, и сама ее обустраиваю. Наша деятельность идет против всех правил. Нет закона о благотворительности, который нам бы помог. Нет закона о защите животных, об их праве на жизнь.

Часто ли вас просят пристроить животное в приют?

— Приюты переполнены, и мы берем только тех животных, которые погибнут без нашей ветеринарной помощи. Но людям, которые помогают приюту, я отказать не могу. Самая сложная и действенная помощь — поиск хозяина для собаки. Это работа, которая требует усилий, времени, и при этом она абсолютно бесплатная. Если кому-то удается пристроить животное, я могу взять на это место собаку, за которую этот человек просит.

Как удается найти животным новых владельцев?

— В ответ на объявление в интернете или газете откликается, как правило, один человек, который звонит нам по телефону. Только одна десятая часть позвонивших доедет посмотреть собаку. Из тех десяти, которые приедут, только один выберет животное. Из десяти выбравших двое вернут собаку обратно, скажут: не справились, тяжело, обстоятельства изменились. В месяц находят хозяина от трех до пяти животных из всех приютов. Но это будет честное, ответственное пристройство.

Однажды я была на телепередаче с директором нескольких городских приютов. Она назвала число пристройств в год, исходя из которого ее приюты должны отдавать около 50 собак в день. Если тратить хотя бы по полчаса на каждую — суток не хватит. Таких приписок у меня нет.

Я слышала, что российских бездомных собак отправляют на пристройство в Германию, другие страны Евросоюза. Неужели наши бродяги нужны кому-то за границей?

— Есть куча идиотов, которые уверены, будто хорошо там, где нас нет. В Германию поступают собаки из Испании, Украины, Турции, России. Тем временем там был закрыт приют в Шварцвальде по причине перенаселенности. Сотрудники разобрали, кого успели, по домам, остальных собак пришлось усыпить. Это их немецкие собаки. В Германии нет общего закона о неусыплении, как в Швейцарии, зато есть другой закон: немецкие компании, включая фармацевтические, не могут использовать для опытов животных, родившихся на территории их страны. Не нужно проводить журналистское расследование, чтобы догадаться, что наши собаки нужны Европе для экспериментов. Фактически их туда отправляют на верную смерть.

_ Попадают ли к вам в приюты породистые животные?

— Был такой случай: хозяйка ротвейлера попала в отделение милиции за пьянство, а соседи не могли войти в дом, потому что пес стоял на входе и никого не пускал. Собаку должны были пристрелить прямо в подъезде, но соседям стало жаль животное. Они звонили в разные места, но получилось, что откликнулась только я. Мы приехали и забрали пса. Живым. Когда собака уже сидела у меня в машине, мы поговорили с соседями. Выяснилось, что на этого ротвейлера постоянные жалобы — то у ларька кого-то прикусит, то на прогулке бросится... Собака не виновата — она охраняет сумасшедшую хозяйку. Соседи очень просили не возвращать пса. Но мы обязаны вернуть, ведь у хозяйки на руках родословная и документы. Мы договорились, что просто будем молчать — ротвейлер до сих пор у меня.

_ Почему за столько лет, затрачивая к тому же немалые средства, городские власти не могут решить проблему бездомных животных?

— Потому что не хотят. Проблему можно решить только комплексом мер, в который входит: новое законодательство, экономические рычаги (налогообложение), обязательное чипирование всех домашних животных и штрафы за потерю питомца, создание или помощь в содержании приютов, стерилизация и бездомных, и части хозяйских животных, хотя бы временный запрет на разведение, поддержка льготного ветеринарного обслуживания, лишение прав на владение животным, если с ним жестоко обращаются. Нельзя просто стерилизовать бездомных животных и надеяться, что мы этим уменьшим их популяцию. Нельзя убивать животных на улице. В год Олимпиады-80 в Москве были уничтожены все бездомные собаки. За два последующих года численность популяции восстановилась, хотя «шариковы» продолжали работать, бездомных собак отлавливали. сейчас ловят псов, не останавливаясь. А животные на улицах все равно есть.

В советское время в Москве была одна-единственная живодерня, куда ровно к 14.00 привозили отловленных зверей со всех концов города. Плохо, что животных убивали, но все хозяева знали, по какому адресу в первую очередь надо искать свою псину. Там скапливалась толпа, которая осматривала все машины. И собаку возвращали владельцу, если он платил штраф на месте. Кроме того, все хозяева платили ежегодный налог на свое животное.

_ В свое время уничтожение собак заменили отловом и стерилизацией. Почему вернулись к старым методам?

— Раньше, потратив силы и средства на стерилизацию собаки, которая живет где-нибудь в гаражах, мы могли быть уверены, что ее никто не убьет. Но полный комплекс мер так и не был принят, поэтому не было и результата — власти вернулись к уничтожению собак.

В свое время правительство Москвы потратило средства на подсчет бездомных животных, и выяснилось, что в городе примерно 25 тыс. бродячих собак. Кошек не считали. Но в отчете Института проблем экологии и эволюции имени А.Н. Северцова содержался один неверный вывод. В докладе было сказано, что стерилизованные суки на улицах ведут себя более агрессивно. Но если бы институт Северцова проверил все точки стерилизации, то обнаружилось бы, что местные «полушариковские команды» все десять дней после операции издевались и били животных. После этого собака разве будет любить человека? Я много лет содержу стерилизованных животных, и ни у кого из них повышения агрессии не наблюдала.

_ В вашем приюте все животные стерилизованы?

— Да, это принципиально. Многие из них живут годами, если не сказать десятилетиями. Если они никому не нужны, значит, их нельзя плодить. Если мы не можем обеспечить им хорошую жизнь, хорошего хозяина, дом — зачем их размножать?

_ Помогают ли вам волонтеры?

— Чем хуже приют, тем больше волонтеров. Например, в городских приютах есть армии волонтеров, которые создали свой сайт, тащат жратву, деньги, пытаются кого-то пристроить. Потому что им очень, очень жаль животных. Как только становится не очень жалко, люди успокаиваются. У нас волонтеров мало, из чего я делаю утешительный вывод, что у меня пока еще хорошие приюты. Я очень нуждаюсь в помощниках, но насильно заставить их приходить не могу. Кстати, есть технология, как заполучить волонтеров. Им должно быть страшно, что, если они не будут приходить, животное погибнет. Тогда они становятся заложниками ситуации и ходят через силу, только чтобы животные не погибли. У нас такой технологии нет и быть не может, потому что нам жалко братьев меньших. Люди могут быть уверены, что в моем приюте с животными все будет хорошо, и… ничем не помогать.

_ Когда вы начинали работать, ситуация с волонтерами была лучше?

— Первые волонтеры приехали в наш приют в 1986 году. Тогда он был единственным в Москве, почему и пользовался популярностью. Стояла хорошая погода, люди покормили зверей и радостно уехали. На следующий день у всех собак случилась диарея от просроченного корма, а также множество животных нам подкинули — в буквальном смысле через забор.

_ У вас единственный приют с хосписом, где содержатся собаки, которых нельзя вылечить. Почему вы не усыпляете безнадежно больных?

— Поставьте себя на место животного: вы хотите, чтобы вас усыпляли? Эвтаназия — это добровольный уход из жизни, когда существо само хочет умереть. Когда человек просит об эвтаназии, наверное, ему уже невмоготу. Звери тоже умеют просить. Бывают случаи, когда им невмоготу, и это очень заметно. Бывают тяжелые онкологические больные, которые начинают плакать — это стопроцентное усыпление. Но чтобы вынести такое решение, мы должны знать животное, должны поставить диагноз, пытаться лечить. Такое решение принимает консилиум. Но если есть уверенность, что животное не мучается и получает хоть какую-то радость в жизни, например, радость пожрать, — оно будет жить. Такое право есть у всего живого. Хоспис — это место, где больное существо может существовать вполне сносно, не испытывая боли. Зачем его усыплять? Наша медицина не настолько бессильна.

_ Почему не работает действующий закон о жестоком обращении с животными?

— Потому что такого закона нет. Есть только статья 245 УК РСФСР, которая читается двояко, и по ней почти невозможно никого привлечь к ответственности. Чтобы доказать, что кто-то был жесток, необходимы два свидетеля, которые расскажут, как преступник издевался над животным перед смертью. Само животное должно при этом погибнуть. Кошки и собаки в нашей стране являются частной собственностью. Мало кто видит, что происходит с ними за стенами квартир и домов. Если вы сосед человека, который издевается над животными, вы будете слышать ор, но сделать ничего не сможете. В лучшем случае если у вас добрый участковый, он пойдет и скажет, что так нехорошо. Изъять животное никто права не имеет. Нет ни одного прецедента в нашей стране, чтобы кому-то запретили держать питомцев за то, что с ними жестоко обращаются. Нет закона, запрещающего держать диких зверей — они тоже являются частной собственностью.

_ Какие еще законы регулируют жизнь животных в России?

— Существуют новые законы «Об охоте» и «О лесах», в которых разрешается иметь личные охотничьи угодья, можно охотиться на самок с детенышами, на сидящих в норе, делать охотничьи заимки везде, где душа пожелает, использовать животных на притравочных станциях и охотиться весной на только что прилетевших птиц, не успевших высидеть птенцов. Например, Всемирный фонд дикой природы (WWF) устраивает трофейную охоту за огромные деньги на территории нашей страны на исчезающие виды животных. Они лоббировали эти законы, позволяющие уничтожать фауну и флору страны.

_ Где лучше живется бездомным собакам — в Москве или за ее пределами?

— В провинции собак отлавливают и убивают. Это быстрая смерть. В Москве их содержат в городских приютах в таких условиях, где они будут медленно и мучительно умирать от голода, холода и инфекционных болезней. Это резервации, которые очень похожи на концлагеря с маленькими клетками, где собаке крупной породы не повернуться. Собака не может существовать без движения, особенно в мороз. Ни один щенок или котенок в возрасте до года в городских приютах не выживает. Никогда. Процент звериной смертности не любят обнародовать, а он чудовищный. Вот и решайте, что лучше.

_ Предположим, мы ввели весь комплекс мер, включая законы. Что дальше?

— Дальше надо, чтоб они работали. Беда бездомных животных города — это безответственность граждан, которые выбрасывают или теряют питомцев. Большинство хозяев готовы отдать последние деньги, если их любимец пропал. Просто владельцев надо обязать содержать животное так, чтобы оно не могло потеряться: не гулять без поводка в городе, поставить сетки на окна, если есть кошка. Ответственность владельцев должна быть не только финансовой, но и уголовной. По идее, если твоя собака покусала человека, ты должен сесть в тюрьму. Служебная собака приравнивается к холодному оружию. Какое государство мудрее: которое воспитывает владельцев или которое бессмысленно тратит общие деньги?

_ Существует мнение, что бездомные кошки и собаки уже стали частью городской экосистемы, как голуби и воробьи. Вы согласны?

— Животным очень трудно выжить в условиях развивающегося города, где погибают даже деревья. Город душит все живое, и мы с вами должны этому противостоять. Голуби — вымирающий вид птиц, потому что им негде жить. Им где-то надо высиживать птенцов, они ведь не вьют гнезд. Но все старые чердаки заделаны. Точно так же заделываются подвалы для кошек, которым негде погреться зимой.

_ Если быть последовательным в любви к животным, надо отказаться от мяса, от кожаной обуви и прочего?

— Да, это правомерный вопрос. Но когда мои животные едят сухой корм, я понимаю, что он сделан из мясокостной муки. Когда я покупаю мясо или рыбу на корм другим своим животным, я участвую в цепочке убийства — это горе, с которым мне приходится жить. Я понимаю беду сельхозживотных — у меня в приюте есть и свиньи, и козы, и бык. Конечно, морально проще будет жить, если все люди станут веганами или хотя бы вегетарианцами. Но насильно этот образ жизни насаждать нельзя.

_ В последнее время участились случаи массовых отравлений собак в городе. Яд разбрасывают так называемые догхантеры. Что это за люди?

— История про догхантеров — это сказка на ночь для детей. Когда у вас уже разворованы деньги на ближайшие два месяца, которые нужно было потратить на отлов животных и содержание их в городских приютах, а заявления от жителей с просьбами убрать бездомных собак продолжают поступать в местные органы власти, что должен предпринять чиновник, который хочет, чтобы его не уволили с работы? Он находит альтернативу. Отрава — это альтернатива чиновника. Я никогда не поверю, что за два года количество сумасшедших на улицах увеличилось в десятки раз. Да, могут быть люди, которые ненавидят собак. Но количество психов не могло так резко вырасти.

_ От отравителей пострадали не только бездомные, но и домашние собаки. Проводились ли расследования по заявлениям владельцев?

— Не заведено ни одного дела. Для меня это лишнее доказательство того, что это сделано чиновниками. Как будто какое-то проклятие, ведь отравления продолжаются каждый день. Потому что мертвая собака — мертвая душа в приюте и живые деньги за ее содержание.

Отношение общества к животным — один из индикаторов нравственного здоровья или нездоровья этого общества. Люди сейчас озлоблены и зло вымещают на несчастных безответных тварях. Звери становятся крайними, они отвечают за наши с вами грехи. Надо любить живое вокруг себя. Ненавидеть бессмысленно и опасно — все равно что ненавидеть часть себя. Не понимаю людей, которые ненавидят тополь, за то, что от него идет пух, ненавидят собаку за то, что она лает, или кота, за то, что у него есть когти. Это глупые люди. Поменьше бы таких людей и побольше добрых.

[guest]

«Однажды я зашла в дикую стаю»

Владелица пяти приютов для собак Дарья Тараскина говорит все, что она думает о людях
16.12.2011

Марина АХМЕДОВА

Все пять приютов Дарьи Тараскиной содержатся на ее личные средства. Она не сразу соглашается на встречу со мной — не любит журналистов. На миллионершу Дарья не похожа. На женщину, способную справиться с собакой крупных размеров, — тоже. Она — маленькая, скромно одетая блондинка.

— Вы знаете, какое у меня в последнее время ощущение от СМИ? «Бей жидов, спасай Россию», — говорит она, усаживаясь за маленький столик напротив меня, а я не понимаю, при чем тут жиды, если мы собирались говорить о собаках. — Идет человек по улице, видит — еврей. И в гетто его. Так было раньше. А сейчас идет человек, видит — собака. И ее тоже в гетто, в свое, собачье.

— К чему вы это?

— К тому, что сегодня видела репортаж… А журналисты очень часто поднимают эту проблему, как будто специально ведется такая пропаганда с очень нехорошим оттенком. «Они нападают! И что мы будем делать весной, когда у собак начнутся свадьбы»… Как будто это — не собаки, а какие-то мартовские коты, честное слово… У собак течка бывает регулярно и не зависит от времени года. И суть всех репортажей сводится к одному: сначала собак надо убрать, потом снова убрать и еще раз убрать…

— О чем был репортаж?

— О создании поселения для животных в Калужской области. И все — «за», депутаты тоже «за»… И сейчас начнется очень страшная пропаганда «за».

— Что в ней страшного?

— Старушечки, кошечки и собачки должны быть выселены в экопоселение, а деньги от сдачи квартиры пойдут на их содержание. Как это назвать?Системой выдворения в гетто? Только в роли изгоев у нас сейчас выступают несчастные нищие, которые поделились с собакой последним куском хлеба.

— Говорят, что вот это «поделились» и является главной проблемой. Собак прикармливают, в результате их популяция растет…

— Эти бабки, подкармливающие собак на свои несчастные гроши, нас охраняют — сытая собака на человека не кинется. Как это назвать? Я слово не вспомню…

— Геноцид.

— Да! Натуральный геноцид, — Дарья закуривает сигарету и делает заказ вышколенному официанту. Шикарная обстановка ресторана мало подходит для разговоров о геноциде. — Только не по национальному и не по религиозному признаку. Это — искоренение всего доброго в человеке, человека в человеке.

— Дарья, давайте честно. Вы же тоже ненавидите? Людей… Бытует мнение, и я сталкивалась с ним не раз: с собаками возятся только отморозки, которые либо людей ненавидят, либо всего мира боятся…

— Людей не люблю, — помолчав, говорит она. — А почему нет? Что они — люди — сделали хорошего? Есть люди, у которых можно поучиться, и я благодарна им за это. Но должна ли я любить человека только за то, что он человек? Я не христианка в таком уж понимании этого слова. К сожалению, я имею дело с подонками от рода человеческого, которые выбрасывают собак, а я их собираю. Я знаю, где-то там, — она указывает рукой в неопределенном направлении, — есть вторая половина людей, которые увидели и помогли. Но мне-то они не звонят. Я им не нужна — они приняли решение быть добрыми, они взвалили на себя эту ношу добра и ее несут. Вчера мне позвонил мужчина: «Хочу сдать собаку». Ну, во-первых, это слово «сдать»… Что сдать? Металлолом? Макулатуру? У меня только такие ассоциации с этим словом. Начинаю говорить и выясняю, что звонит мне заводчик шарпея, у которого сука-мать заболела. Он начал ее лечить, помучился полгода, не получилось. А теперь хочет, чтобы ее полечила я.

— Он собирается ее потом забрать?

— Нет. Зачем? У него остались молодые суки от нее же. Извините, а почему я? — Дарья отодвигает от себя тарелку с лингвини. — Вы сами приняли решение ее завести, она вам приносит доход. И каким же боком я должна за нее отвечать? А вы знаете, что лечить животное сейчас — дорогое удовольствие. Ветеринары, ветклиники не знают меры. Что такое двадцать, тридцать тысяч за операцию?.. Ему дорого! Он не хочет! За что мне любить людей? А вы знаете, какую мы вчера собачку подобрали? Рассказываю: аб-со-лют-но слепой, очень старый пудель, без зубов и с онкологией. Он не в состоянии сам потеряться, потому что еще и глуховат, и когда рядом чувствует ногу, просто боится от нее отойти. Естественно, его выкинули — поставили рядом и быстренько от него сбежали…

— Вы возьмете девочку-шарпея?

— Нет… — по ее лицу я вижу: она знала, что разочарует меня ответом. — Нет, не возьму. Я ему сказала: «Подумайте… Она ваша, и это ваше решение, ваша ноша, ваш грех. А ваши долги на себя брать не буду». В таких случаях мне часто говорят: «Неужели для того, чтобы вы взяли, нам нужно выкинуть животное на улицу?» Но не факт, что оно встретится мне на дороге. Мне встречается лишь одна сотая часть того, что есть. И специально по вашему району я кататься не буду.

— Вы же добрая. Почему кого-то берете, а от этой отказываетесь?

— Мне очень больно, — говорит она, и на какой-то миг в ее глазах мелькает выражение, какое я видела у собак в ее приюте. — Мне очень больно, потому что эти животные больны. И человек не имеет права их выбрасывать. Он не имеет права выбрасывать старика, ребенка или больного. Если они не нужны тебе, то почему должны быть нужны какой-то нянечке, которая работает за пять рублей? Какой-то воспитательнице, которая постоянно думает о том, что ее личная жизнь не сложилась? Или государству, которое ворует? Кому он нужен, твой ребенок, твой старик, твоя собака?! Кому, кроме тебя?! Да и сам ты потом не будешь нужен — перейдешь в категорию слабых. Так бездумно вести себя для того, чтобы потом с тобой поступили так же…

— Собаки кусают людей, мстя за то, что когда-то их выбросили?

— Бездомные собаки — не ди-ки-е. Достаточно двух-трех выброшенных домашних, которые не будут бояться человека и попытаются ему мстить. Есть приметы, отражающие состояние общества. Например, примета любой войны — рождение большого количества мальчиков. И есть другая примета: чем больше покусов, чем больше выкинуто, тем больнее общество. Сами собаки не злые, они злобу в себе не аккумулируют.

— Они ее отражают?

— Они ее отражают. Единственный выход — быть добрыми. Только доброта сможет остановить агрессию. Люди не любят разбираться в причинах. Они видят только картинку по телевизору — «они кусаются»… Люди не умеют разговаривать с собаками. Однажды я зашла в дикую стаю. Я понимала, что работаю против правил. Я была одна, но мне нужно было забрать щенков, потому что стая начала увеличиваться бешеными темпами, — Дарья складывает перед собой руки. Я замечаю на них шрамы. — У меня была большая сумка через плечо, и я клала щенков в нее. Они визжали. Собаки отбивали у меня своих детей. Знаете, что делает стая ворон, когда хочет убить кошку? Загоняет ее на дерево, на самую тонкую ветку, две птицы спереди ее отвлекают, а третья заходит со спины, клюет, кошка разворачивается, теряет равновесие и падает вниз. Собаки действовали по тому же принципу — заходили со спины. Все это время я разговаривала с ними — ругалась, орала, плакала, у меня постоянно менялся тон, интонации. Это был спектакль одного актера. Но публика могла меня наказать за то, что я ворую ее детей. Я говорила им: «Я понимаю, что делаю вам больно»… Я вышла из стаи, собаки провожали меня до проезжей части.

— То есть они вас поняли? Поняли человеческий язык?

— Ну, я же не буду считать себя такой уникальной, — отвечает она. — Собаки понимают наш язык, а мы их — нет. У собаки есть ум и есть душа. Человек ей столько плохого сделал, а она прощает. Вы видели Тигра, вы знаете его историю. Это — животное, которое человек специально родил и воспитал для того, чтобы оно охраняло и убивало ради него. На его душе остались шрамы… Такие же оставляет на людских душах война, и они всю жизнь живут с ними. А Тигр простил человека, хотя с тех пор прошло всего два года… Я помню, как в 90-х годах мы пришли на разоряющийся завод ЗИЛ и брали собак. Там были собаки, охранявшие по ночам корпуса. За каждой собакой числилось по четыре-пять трупов — «кто не убежал, я не виноват». Они были брошены, а врач побоялся прийти и их усыпить. Мы брали их вдвоем с шестнадцатилетней девочкой. Другие боялись. А у молодежи крышу сносило — мы такие крутые. Это возрастное — отсутствие тормозов.

— Дарья, объясните мне, что такое «мы брали собак»?

— Приехали вдвоем на машине, а они через забор на нас швыряются…

— У вас тоже тормоза не работали?

— Работали. Моими тормозами стало время. То есть я должна была потратить больше времени на уговоры. Девочка хотела сразу войти, я не позволила. Уговорами мы усыпили их бдительность, а дальше — сноровка.

— Сколько лет вы занимаетесь собаками?

— Двадцать пять. Я занимаюсь всеми животными.

— Почему вы так реагируете на журналистов?

— Потому что по собакам в СМИ перебор.Как будто специально проплаченное вдалбливание в мозги. Обыватели не умеют правильно оценивать информацию. Они принимают ее только в виде рекламы — надо жрать стиморол и ходить в хаггис… Если человеку каждый день говорить, что он свинья, он когда-нибудь хрюкнет.

— На въезде в ваш приют я заметила очень дорогие машины. Первая мысль — здесь на животных делают деньги…

Дарья улыбается. Кажется, мой вопрос ее даже обрадовал. — Так вот, если я не буду иметь этих приютов, то у меня будет гораздо больше таких машин и всего другого.

— Откуда у вас деньги?

— Муж работает.

— Для того чтобы обеспечивать такие приюты, он должен быть, по крайней мере, мини-олигархом.

— Он и есть.

— А вы не похожи на жену олигарха.

— А я вообще не похожа на клан новых русских. А я и не должна. Я не пребываю в том кругу, он мне не нужен. Я сложилась задолго до того — когда ходила на две работы в драных сапогах и у меня было двадцать собак, которых мне завтра было нечем кормить. Я через все это прошла. Деньги попали ко мне, когда они уже не могли меня испортить.

— Потому что вы общались с собаками?

— Нет, — говорит она, затягиваясь сигаретой. — Это генетика. Это семья и это воспитание… Доброта никогда не планируется. Кому-то ты окажешь помощь, а кому-то — нет. Потому что в данный момент эмоции могут не сработать. Но когда ты идешь мимо, и тебя цепляет взгляд, заглядывает тебе в душу, и ты чувствуешь его всем своим существом… И ты уже не можешь пройти мимо и идти дальше, не замечая…

— Человеческие взгляды заглядывали вам в душу?

— Никогда. Однажды я шла по переходу. А там дети — свернулись в комочки, и похожи на собак, которые поджали хвост. Говорю им: «Нельзя вот так — в помойке. Садитесь в машину». Им, видимо, было совсем хреново, потому что они сели. Привезла их к себе в приют. Предупредила: у меня не забалуешь — у вас будет чистая постель, одежда, еда, но два часа в день вы будете работать — собачек и кошечек чесать. Мои сотрудники баню натопили, давай у ребят вшей выбирать. Прониклись. Няньками стали. Я от них такого не ожидала. Первый сбежал на следующий день. Второй воровал, бегал по деревне, рассказывал, что его у нас бьют. Сагитировал местных мальцов клей нюхать. А ребята переживают… Гоняются за ним, как за потерянной собачонкой. Я ему сказала: «Я тебя предупреждала — ты должен принять правила игры. Ты мне наврал, ты оболгал и обворовал людей. В последний раз дай честное слово…» А он смотрит на меня тупыми глазами и говорит: «Я ж не человек, я шваль подзаборная»… Посадила его в машину и выкинула там, где взяла.

— Вы думаете, он был в состоянии понять и принять правила игры?

— Я знаю, что халява в жизни портит раз и навсегда. Раз и навсегда, — рукой Дарья описывает в воздухе крест, будто ставит его на ком-то. — С какой стати чужая тетя будет ему что-то дарить? Было время, я бомжей подбирала. Едешь по дороге, а «оно» валяется на обочине. Беру его в машину. Как тебя звать? А он все кличку называет. А я до имени-отчества допытываюсь, заставляю вспомнить, что он — человек. Говорит: «Знаю. Вы меня на органы везете». «Слушай, мужик, ты все свои органы давно пропил. Они только спиртовой банке нужны»… Раньше я представить себе не могла, что хозяин возьмет своих щенков и выбросит. Двадцать лет назад не было такой безответственности. Раньше у людей было терпение…

— Почему сейчас его нет?

— Не знаю. Обнаглевшая нация, — эти слова она говорит в сторону, и мне кажется, жалеет, что их произнесла. — Тогда люди много страдали…

— А сейчас нас портит высокий уровень потребления?

— Равнодушие, как и диабет, — болезнь благополучия. Сытый голодного не разумеет. Тогда люди помнили войну, страдание, боль…

— То есть для того, чтобы быть добрым, надо пострадать?

— Пока ты сам не почувствуешь голод, как ты поймешь голодного?

— Значит, на нашем поколении надо поставить крест? Если все будет хорошо, добрым ему не стать?

— Нет. Они живут. Они живые. А жизнь еще поцарапает каждого. Человек попадет под машину, в больницу, потеряет близкого, и тогда он поймет и примет чужую боль.

— Я заметила, что владельцы породистых собак не любят дворняг. Это так?

— А я вам скажу почему, — она придвигает к себе тарелку давно остывших лингвини и начинает накручивать их на вилку. — Когда своей породы не хватает, нужно выдвинуться за счет породистой собаки. Ты думаешь, она у тебя на поводке, а на самом деле — ты у нее. Она помнит десять своих поколений. А ты вообще что такое? Ты — раб, не помнящий своего родства, не помнящий прошлого, не знающий настоящего. Ты хочешь выдвинуться за счет породистой собаки, дорогой машины, красивой жены…

— А сам — дворняга?

— Шавка, — поправляет меня Дарья, и в этот момент я резко ощущаю, что она может быть не только очень доброй.

— Ваши сотрудники говорят, вы никогда не плачете. Это так?

— Недавно я плакала. Когда узнала, что американские биологи, получившие Нобелевскую премию за то, что обучили орангутангов, шимпанзе и горилл понимать человеческий язык и излагать свои мысли, отправили обезьян на смерть, когда те перестали быть им нужны… Обезьяны плакали, потому что все понимали…Что мы делаем? Мы не хотим видеть свое отражение в зеркале и разбиваем его…

— Разбитое зеркало — плохая примета.

— Людям это отразится ужасно. Настолько отрываться и убивать все живое вокруг себя… Бытует мнение: бездомные животные реже болеют, у них сильный иммунитет, они выживают в любых условиях, а у кошки семь жизней — можно ее избить, а она оживет. А ежики едят яблоки. Люди живут, как в сказке. А ежику яблоко и не надо… Ведь написано в Библии: «не убий». Ведь не написано, кого не убий! Вот не написано! Кто, по совести, дал тебе право взять чужую жизнь?! Кто?! Академик Лихачев сказал: я живу за себя и за того парня, потому что кто-то у того парня жизнь забрал. Он чувствовал свою моральную ответственность за то, что надо делать больше и лучше. А мы пытаемся убрать тех, кто нам мешает. Я пришел. Я — человек. Это — вырождение нации. Нации, которая была самой читающей, самой тонкой, самой нежной на эмоции. Как быстро смогли убить эту нацию… Мне страшно. Я боюсь гетто.

— Выхода нет?

— Есть. Надо быть добрей. И стерилизовать своих сук.В моих приютах только двадцать процентов диких животных. Остальные родились дома.

— Значит, главная проблема — выброшенные животные?

— Главная проблема — их хозяева.